Из писем, направленных в Центр польско-российского диалога и согласия
в рамках проекта реконструкции белорусского катынского списка
«Ни в каких списках нет моего деда, которого в сентябре либо октябре
1939 года НКВД вывело из дома, и след его пропал».
«В белорусском интернет-списке вы поместили фамилию моей сводной сестры.
Многие годы я безуспешно ищу информацию о ее судьбе и судьбах семьи матери».
«Действуя от имени моей бабушки, обращаюсь с просьбой помочь
в установлении места смерти моего прадеда, ее отца…»
«Очень прошу предпринять усилия по установлению судьбы моего отца…» «Посылаю информацию о пропавшем дяде, может быть, она пригодится при идентификации белорусских списков». «Сообщаю данные моего брата, пропавшего после 17 сентября 1939 г.»
«Я хотел бы включить своего деда в реконструируемый белорусский катынский список…»
«Ищу информацию о месте смерти и упокоения моего дяди. Вот краткая информация…»
Из писем, направленных в Центр польско-российского диалога и согласия
в рамках проекта реконструкции белорусского катынского списка.
Расческа с надписью
найдена в яме смерти во время эксгумации в Куропатах
Читает Олег Гарбуз
«Тяжкие минуты тюрьмы, Минск
25 апреля 1940 года.
Мысль о Вас приводит меня в отчаяние»
На другой стороне:
«26 апреля. Я расплакался. Тяжелый день».
Надпись на расческе, извлеченной из ям смерти
во время эксгумации в Куропатах.
Константы Рдултовский
Воспоминания из минской тюрьмы
Читает Андрей Бардухаев-Ароль
Тюрьма в Минске
(…) Недостаток воздуха, испарения 120 человек, потных и по большей части больных,
теснота, ни на мгновение не дающая отдохнуть, лежащие на полу
десятки полуголых человеческих тел, вши, которые в этих условиях появились во множестве,
и вызванное всем этим раздражение и возбуждение
в целом создавали впечатление ада.
Я не представлял себе, что в жизни мне доведется увидеть такие дантовские сцены,
свидетелем которых я был в этой камере за время полугодового пребывания в ней.
(…) В конце апреля или в начале мая [1940 г.]
забрали Казя,
Стефана Рдултовских, Яна Межеевского и Мечислава Котарбинского.
Вместо них в камеры сажали других.
Тем временем они до сих пор не найдены.
Константы Рдултовский, Заметки из изгнания.
Стефан Снежко
Генеральный прокурор Республики Польша
читає Валентина Гарцуєва
5 мая 1994 года в Киеве
заместитель главы Службы безопасности Украины генерал Андрей Хомич
показал мне реестр, содержавший 3435 фамилий.
Формально это был документ, информировавший о том,
что 25 ноября 1940 г. начальник
I Особого отдела НКВД Украинской СССР старший лейтенант госбезопасности
Цветухин отправил в Москву начальнику I Особого отдела НКВД СССР
майору госбезопасности Баштакову
3435 тюремных личных дел.
Однако ни у меня, после беглого ознакомления с реестром, ни – как я полагаю – у генерала Хомича,
не было сомнений в том, что это новый, очередной список
неизвестных доныне жертв катынского преступления.
Генеральный прокурор Республики Польша Стефан Снежко
Васыль Симоненко
«На кладбище расстрелянных иллюзий» (перевод Владимира Туленко)
читает Артем Мануйлов
По миру расползались, как медузы.
Но, обелиски выбились из сил.
На кладбище расстрелянных иллюзий
Нет мест для свежевырытых могил. Уже народ
– одна сплошная рана, От крови стала дикою земля.
И с каждым палачом, да и с тираном Готова познакомиться петля.
Растерзанным, затравленным, убитым
Пришла пора вставать и суд вершить,
Ведь из проклятий злобою прошитых, Что упадут на души тварей сытых,
И расшатают ветви домовито,
Апостолам греха уже не жить!
23 декабря 1962 года
Васыль Симоненко «На кладбище расстрелянных иллюзий»
Владимир Гаврищук
Фрагмент показаний от 19 мая 1989 года
Читает Олег Гарбуз
В лесу, где сейчас находится мемориал,
я видел холмики песка, вокруг которых валялись кости, остатки одежды, черепа.
Мы с друзьями часто брали эти черепа и приносили в нашу школу.
По лесу было разбросано много черепов. Мы с друзьями обычно прогуливали уроки,
чтобы выкапывать эти черепа. Когда мы заметили, что в некоторых черепах есть коронки,
то стали их вытаскивать и продавать по дешевке случайным людям.
Когда мы подросли, то раскапывали эти массовые захоронения
исключительно в поисках золотых коронок и мостов.
Обычно это золото мы выменивали на крепленое вино.
Фрагмент показаний Владимира Гаврищука
от 19 мая 1989 года.
Бронислав Млодзеёвский
Из отчета о зондировочно-эксгумационных исследованиях в Медное
Читает Валентина Гарцуева
Эти шинели были привезены отдельно, так как трупы под ними были также в полном зимнем обмундировании,
т.е. в суконных шинелях. Обнаруженные признаки обыска шинелей наводят на мысль,
что это делалось в месте казни, т.е. в здании НКВД в Твери на Советской улице.
Вероятнее всего, пленные оставляли эти шинели в камерах, когда их выводили на казнь.
Затем, уже после ликвидации всего этапа, из тюремных камер удаляли оставленные там
элементы обмундирования и другие предметы.
Бронислав Млодзеёвский, Отчет о зондировочно-эксгумационных исследованиях,
Медное 1995
Дмитрий Токарев
Фрагмент протокола допроса бывшего начальника Управления НКВД по Калининской области
читает Олег Гарбуз
Там технология была отработана Блохиным, вот,
вместе с комендантом нашего Управления Рубановым обшили кошмой двери,
которые выходили в коридор, чтобы не были слышны выстрелы в камерах.
Потом выводили осужденных, будем так говорить,
через коридор, сворачивали налево.
Тут «красный уголок». В «красном уголке» сверяли по списку,
совпадают ли данные, установочные данные, нет ли тут ошибки.
Вот, а потом, когда удостоверялись, что это тот человек,
который должен быть расстрелян, тут же надевались на него наручники и вели его в камеру,
где производился расстрел, стены которой были тоже обшиты
звукопоглощающим материалом. Вот и все.
20 марта 1991 год,
Из протокола допроса Дмитрия Токарева,
бывшего начальника Управления НКВД по Калининской области.
Иван Юрасов комиссар лагеря в Осташкове
Политдонесение
Читает Кристина Дробыш
СОВ. СЕКРЕТНО
В связи с отправкой настроение у большинства военнопленных приподнятое и особенно у рядовых полицейских, они уверены, что их отправляют домой,
а у других является сомнение, что они едут домой, некоторые в/пленные с германской территории говорят,
что им не хочется возвращаться в Германию. Отправляемые в/пленные при выходе из лагеря
выбрасывали спичечные коробки с записками, в которых пишут, что
«при ревизии ищут оружие, личные вещи и ценности не отбирают,
принимаются все претензии, обращение вежливое, из обыска нельзя заключить, куда нас направляют».
Отправка проходит организованно, спокойно. (…)
Политдонесение комиссара лагеря Ивана Юрасова Семену Нехорошеву.
10 апреля 1940 года.
Алоизи Петр Бабиньский
Из засисок найденных во время эксгумации в Харькове
Читает Андрей Бордухаев-Орел
(…) 26 марта, вторник
– По-прежнему ходят слухи, что мы скоро должны отсюда уехать.
Отдали распоряжение подготовиться […]
перед бараками.
Рубль 450 зл. Днем оттепель, по ночам заморозки.
29 марта, пятница – Официальные сообщения
— в ближайший день уезжаем дальше.
3 апреля, среда
– Температура утром 37,9 градуса,
вечером 38 [болен].
Получил сегодня молоко […] молоко выглядит.
Написал открытку Рыське
на Андрыхув.
4 апреля, четверг – утром 36,6, вечером 36,8.
Отдал открытку для отсылки.
5 апреля, пятница
– Меня одели, чтобы […]
подготовить к отъезду и вначале на железнодорожный вокзал.
Мы […]
6 апреля, суббота – получил отдельное купе до […].
Ночью выехали, направление Харьков.
Все время лежу, чтобы […]
перед […] температура ниже.
Из найденного во время эксгумации в Харькове
карманного календарика поручика Алоизия Петра Бабиньского.
Петр Воропай-Гордзеевич
Письмо жене из лагеря в Старобельске
Читает Андрей Бордухаев-Орел
17.03.1940
Дорогая Хеля! У меня ничего нового.
Уже четыре дня, как у нас началась весна. Солнце сильно пригревает, текут ручейки.
Ожидается разлив Айдара.
Сегодня был прекрасный, солнечный, вербный день (Вербное воскресенье),
который вызвал в моей памяти тот же день год тому назад, два года тому назад и т.д.
Уже почти два месяца
у меня нет от тебя писем;
после получения телеграммы также прошло три недели. Я беспокоюсь, здоровы ли вы дома.
Шлю тебе, сыновьям, родителям и друзьям из числа соседей
мои сердечные, праздничные поздравления.
Желаю Вам счастья, удачи, покоя и здоровья
и всего того, чего Вы сами желаете. Крепко целую
– Ваш Петр
Постскриптум: Если будет возможность,
сфотографируйся и пришли мне снимки.
Несколько ваших фотографий у меня есть – П.
Письмо дипломированного капитана Петра Воропай-Гордзеевича жене из лагеря в Старобельске.
Михаил Киршин, Комиссар лагеря в Старобельске
Внеочередное политдонесение
Читает Кристина Дробыш
Доношу,
что 11.10.39 в 17.30 убит
при попытке к бегству военнопленный Августинов* Юзеф Яковлевич, поляк, Краковского воеводства.
Суть дела: 11.10.39 г.
в 17.30 военнопленный рядовой солдат Августов*
перелез через каменную стену высотою 1 1/2 м и бросился бежать.
Часовые поста № 6 и 7 кр[асноармей]цы 135-го конв[ойного] полка тт. Кузьминов и Григорьев
неоднократно останавливали, окликами "Стой" и предупредительными выстрелами.
Военнопленный продолжал бежать,
тогда часовой тов. Кузьминов на расстоянии 400 м от поста
убегающему перерезал дорогу и предложил военнопленному следовать в лагерь.
Военнопленный вместо того, чтобы исполнить приказание часового, набросился на него и пытался обезоружить часового.
Часовой тов. Кузьминов выполнил устав караульной службы,
применил в дело оружие и немедленно убил наповал. Произведенное следствие особым отделением показало,
что часовой действовал правильно и дело прекращено.
Комиссар лагеря батальонный комиссар Киршин
Бронислав Млынарский
Из воспоминаний выжившего узника Старобельска
Читает Олег Гарбуз
Около семи часов утра 30 сентября,
после долгой и изнурительной ночи, поезд, скрежеща тормозами,
остановился под гулкие удары вагонных буферов.
Лишь спустя долгое время бойцы раздвигают тяжелые заржавленные двери.
На дворе солнечно и холодно. Мы стучим зубами.
На свету мы выглядим отвратительно –
грязные, заросшие, помятые.
(…) Наш вагон остановился почти напротив здания станции, на котором виднеется надпись «Старобельск».
(…) Хотя нас постоянно подгоняют,
мы идем медленно,
ослабленные голодом и усталостью.
TEST - ru
test - ru
ascascasc ru
Докладная записка Лаврентия Берии Сталину
5 марта 1940
Читает Виктор Рыжаков
Товарищу СТАЛИНУ Предложить НКВД СССР:
1) Дела о находящихся в лагерях для военнопленных
14.700 человек бывших польских офицеров, чиновников, помещиков,
полицейских, разведчиков, жандармов, осадников и тюремщиков,
2) а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах
западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11.000 человек,
членов различных к-р [контрреволюционных] шпионских и диверсионных организаций,
бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров,
чиновников и перебежчиков — рассмотреть в особом порядке,
с применением к ним высшей меры наказания — расстрела.
5 марта 1940 год
Докладная записка Лаврентия Берии Сталину
Пьеро Онифьяни
Читает Валентина Сизоненко
Стыд
Плачь слезами всего мира зная о Катыни
слезами неоставляющими следа на лице
но сотрясающими изнутри жестокие сцены
страшные, невообразимые.
Склоняю взор осознав,
что ведь это сотворили люди — такие же, как я.
д-р Хельг Трансен
Читает Иван Вырыпаев
датским хирургом, одним из двенадцати врачей, которые в апреле 1943 г. отправились в составе Международной комиссии в Катынь.
(…) Зрелище, увиденное в Катыни,
было настолько страшным, настолько ужасающим,
что такого не приснится даже в самом плохом сне.
Я собственными глазами видел тысячи трупов в польских мундирах,
со связанными за спиной руками,
намеренно уничтоженных выстрелом в затылок.
Беседа с доктором Иеронимом Бартошевским
Читает Виктор Рыжаков
врачом, членом Технической комиссии ПКК в 1943 году
— Насколько толст был слой земли, прикрывавший тела убитых?
— От полутора метров до метра семидесяти.
Мы увидели мешанину трупов, торчащие руки, ноги.
С одной стороны видны были только головы — ровный ряд,
будто головки аккуратно уложенных в коробок спичек;
с другой — несколько слоев трупов, одни на других...
— Вам трудно говорить.
— Словами всего не передать.
Заявление ТАСС
Читает Валентина Сизоненко
от 13 апреля 1990 года, Москва
Выявленные архивные материалы в своей совокупности позволяют сделать вывод
о непосредственной ответственности за злодеяния в катынском лесу
Берии, Меркулова и их подручных. Советская сторона,
выражая глубокое сожаление в связи с катынской трагедией, заявляет,
что она представляет одно из тяжких преступлений сталинизма. Копии найденных документов
переданы польской стороне. Поиск архивных материалов продолжается.
Заявление ТАСС от 13 апреля 1990 года,
Москва
Юзеф Ксёнжек
Воспоминания его дочери Малгожаты Ксёнжек-Черминьской
читает валентина сизоненко
В этих траурных торжествах, проходивших летом
и ранней осенью, было что-то от польских Задушек,
от поминальных дзядов. Многим из нас впервые довелось
ощутить неуловимое присутствие Родного Покойного,
подумать о себе — я кровь от крови твоей и плоть от плоти твоей.
Здесь, где-то под этой травой, выросшей на этой чужой земле,
берут начало мои истоки. Это невозможно до конца осознать и выразить словами.
Это не было нам до сих пор дано.
Это мы могли пережить лишь там и тогда
в Харькове, Катыни, Медном, слушая на лесных кладбищах, как по ним звонит колокол.
Казимеж Вежинский
Траурная месса в нью-йоркском кафедральном соборе
Читает Виктор Рыжаков
Мы молимся за солдат, солдат Вильно и Львова,
Схваченных со спины, предательски, по-иудиному,
Когда у них уже не было даже тех жестоких прав каждой войны,
Которые позволяют убивать, чтобы самому не погибнуть,
Солдат в лагерях смерти, солдат в зловонных болотах,
Солдат в каменных льдах, солдат битых и закованных,
Солдат нашей свободы.
Мы молимся за невинных.
Иоанн Павел II
Фрагмент обращения к Катынским семьям
читает Андрей Загородников
Вы — свидетели смерти, которая не должна быть предана забвению.
Трагические события, имевшие место весной 1940 года
в Катыни, Харькове и Медном, — глава польской мартирологии,
которую нельзя забыть. Эта живая память должна сохраниться
как предостережение для будущих поколений. […]
Этот страшный урожай смерти […] в национальном измерении принял форму свободы.
В человеческом же измерении стал примером мужества и стойкости, верности идеалам. […]
Иоанн Павел II
Крыся Микуцкая и Стась Микуцкой
Читает Валентина Сизоненко
дети подпоручика Евгения Микуцкого, убитого и похороненного в Катыни
До товарища Сталина в Маскве
Наш доброй любимай отец Сталин! Я сичас лежу бальная и мне очень скучно за моим папашо,
которого я не видзела почцы дзевяць месяцов.
И я себе подумала, что только Вы
Велыкий Сталин можете его вернуть.
Он был инжинером и во време войны его позвали на военную службу и он попал в плен.
Он сичас в Козельске в Смоленской области.
Нас из Пинска переселили в Козахстанскую риспублику
до району Арыкбалыкский до калхозу Имантав.
Мы тут не имеим радных. Мая мать маленка слабенька.
Прышлите нам атца целом серцом прошу.
Фердинанд Гётель
Читает Виктор Рыжаков
свидетель немецкой эксгумации
Пред нами тянется главная могила.
Ее пересекает овраг, выкопанный вдоль массы трупов,
лежащих плотным, слипшимся месивом друг на друге.
Тут из-за стенки торчит недвижимая рука, там свисают ноги.
В месте, где верхний слой тел открыт, лежит какой-то человек,
связанный веревкой. Кажется, в нем все еще жива драма предсмертной борьбы.
Выносят указанный нами труп. Рослый,
широкоплечий человек с эмблемами ротмистра.
Мундир целый. Прекрасные сапоги, «варшавские».
Лицо: восковая маска. Что-то в нас сжимается и дрожит,
когда профессор несколькими движениями скальпеля отделяет голову от тела
и скальпирует ее, чтобы указать на входное пулевое отверстие в затылке и выходное надо лбом.
А теперь ножницы режут форму в поисках бумаг.
Нашли.
Слипшиеся и разъеденные ядом, неразборчивые.
Среди них листок с фрагментом адреса, который можно разобрать:
«Зелинская… повят Гродзец… село…», — уже не вспомню, какое.
И дальше: «Дорогой муж…»
Еще кого-нибудь? — спрашивает профессор.
Нет, нет, довольно!
Юзеф Трепяк
Читает Андрей Загородников
дневниковые записи в ежедневнике за 1939 год wydobytym z dołów śmierciRU
«День солнечный, безветренный, теплее.
Отправили 3 генералов Минкевича, Сморавинского и Богатыревича
и около 120 старших офицеров. Ждем до ...»
7.04.1940
Юзеф Мацкевич
Читает Андрей Загородников
Свидетель немецкой эксгумации
Нагрудные знаки, пуговицы, пояса, орлы, ордена.
Это не анонимные трупы. Здесь лежит армия.
Не побоюсь даже сказать — цвет армии,
боевые офицеры, некоторые прошли три войны.
Однако то, что мучительнее всего действует на воображение
индивидуальный характер убийства, умноженный на эту чудовищную массу.
Теофил Рышард Рубасинский
Читает Виктор Рыжаков
один из исследователей захоронений в Катыни
Вскоре мы увидели польские мундиры.
С этого момента аккуратнее роем землю, чтобы не повредить тела.
Показались шинели, сверху сохранившиеся, но под телами прогнившие.
Мы выкопали останки двоих человек в звании майора и капитана.
Жуткое зрелище. Лиц распознать невозможно, от одной головы,
по большому счету, ничего не осталось — сплошное бесформенное месиво,
как бы продолжение шеи. Руки жертв связали за спиной:
кому-то веревкой, кому-то примитивной металлической проволокой…
Мы молчим.
Юзеф Чапский
Читает Иван Вырыпаев
пленный лагеря в Старобельске
В тот же миг я стал расспрашивать каждого прибывавшего поляка,
не работал ли тот с кем-либо из наших товарищей
из Старобельска, Козельска и Осташкова.
Мы все еще верили, что друзья наши вот-вот прибудут…
Но не только никто из них тогда не прибывал, но даже вестей о них,
об их судьбе, у нас не было практически никаких,
кроме противоречащих друг другу сообщений из вторых рук.
Адам Сольский
Читает Иван Вырыпаев
Последние записи в блокноте, извлеченном из могильного рва в Катыни
Пять утра. С рассвета день начался необычно.
Отъезд в тюремном фургоне в клетках (страшные),
привезли куда-то в лес, что-то вроде дачной местности.
Тут тщательный обыск. Забрали часы, на которых было 6.30/8.30,
спрашивали про обручальное кольцо, которое (…)
Забрали рубли, портупею, перочинный нож (...)
Юзеф Мацкевич
Читает Андрей Загородников
Свидетель немецкой эксгумации
На станцию Гнездово привозили наших офицеров.
Отсюда всего четыре километра до катынского лесочка.
Последние четыре километра своей жизни они ехали так же, как мы сейчас,
минуя те же самые деревья, скажем, вон ту или эту березку,
вид которой мне бы хотелось запомнить, но которая
— как это бывает — сразу же теряется в памяти за вереницей других березок, за кустами.
Катынский лесок небольшой, несколько гектаров.